Неточные совпадения
Науки бывают
разные; одни трактуют об удобрении полей, о построении жилищ человеческих и скотских, о воинской доблести и непреоборимой твердости — сии суть полезные; другие, напротив, трактуют о вредном франмасонском и якобинском вольномыслии, о некоторых якобы природных человеку понятиях и правах, причем касаются даже строения мира — сии суть вредные.
Они мечтали и о шитом мундире для него, воображали его советником в палате, а мать даже и губернатором; но всего этого хотелось бы им достигнуть как-нибудь подешевле, с
разными хитростями, обойти тайком разбросанные по пути просвещения и честей камни и преграды, не трудясь перескакивать через них, то есть, например, учиться слегка, не до изнурения души и тела, не до утраты благословенной, в детстве приобретенной полноты, а так, чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша прошел все
науки и искусства.
Два — три молодые человека, да один не молодой человек из его бывших профессоров, его приятели давно наговорили остальным, будто бы есть на свете какой-то Фирхов, и живет в Берлине, и какой-то Клод Бернар, и живет в Париже, и еще какие-то такие же, которых не упомнишь, которые тоже живут в
разных городах, и что будто бы эти Фирхов, Клод Бернар и еще кто-то — будто бы они светила медицинской
науки.
Несмотря на то что мы шли с
разных сторон и
разными путями, мы встретились на трезвом совершеннолетии в
науке.
Гумбольдт, возвращаясь с Урала, был встречен в Москве в торжественном заседании общества естествоиспытателей при университете, членами которого были
разные сенаторы, губернаторы, — вообще люди, не занимавшиеся ни естественными, ни неестественными
науками.
Всякому из нас памятны, вероятно, эти дни учения, в которые мы не столько учимся, сколько любим поговорить, а еще больше послушать, как говорят другие, о
разных взглядах на
науку и в особенности о том, что надо во что бы то ни стало идти вперед и развиваться.
Туда в конце тридцатых и начале сороковых годов заезжал иногда Герцен, который всякий раз собирал около себя кружок и начинал обыкновенно расточать целые фейерверки своих оригинальных, по тогдашнему времени, воззрений на
науку и политику, сопровождая все это пикантными захлестками; просиживал в этой кофейной вечера также и Белинский, горячо объясняя актерам и
разным театральным любителям, что театр — не пустая забава, а место поучения, а потому каждый драматический писатель, каждый актер, приступая к своему делу, должен помнить, что он идет священнодействовать; доказывал нечто вроде того же и Михайла Семенович Щепкин, говоря, что искусство должно быть добросовестно исполняемо, на что Ленский [Ленский Дмитрий Тимофеевич, настоящая фамилия Воробьев (1805—1860), — актер и драматург-водевилист.], тогдашний переводчик и актер, раз возразил ему: «Михайла Семеныч, добросовестность скорей нужна сапожникам, чтобы они не шили сапог из гнилого товара, а художникам необходимо другое: талант!» — «Действительно, необходимо и другое, — повторил лукавый старик, — но часто случается, что у художника ни того, ни другого не бывает!» На чей счет это было сказано, неизвестно, но только все присутствующие, за исключением самого Ленского, рассмеялись.
По этому учению важно не то, чтобы исповедовать в жизни ту истину, которая открылась тебе, и вследствие этого неизбежно быть вынужденным осуществлять ее в жизни или по крайней мере не совершать поступков, противных исповедуемой истине: не служить правительству и не усиливать его власть, если считаешь власть эту вредною, не пользоваться капиталистическим строем, если считаешь этот строй неправильным, не выказывать уважения
разным обрядам, если считаешь их вредным суеверием, не участвовать в судах, если считаешь их устройство ложным, не служить солдатом, не присягать, вообще не лгать, не подличать, а важно то, чтобы, не изменяя существующих форм жизни и, противно своим убеждениям, подчиняясь им, вносить либерализм в существующие учреждения: содействовать промышленности, пропаганде социализма и успехам того, что называется
науками, и распространению образования.
— Итак, этот-то господин, много потерявший из любви к
наукам, сидел в куртке перед своим письменным столом; подписав
разные протоколы и выставив в пустом месте достодолжное число ударов за корчемство, за бродяжество и т. п., он досуха обтер перо, положил его на стол, взял с полочки книгу, переплетенную в сафьян, раскрыл ее и начал читать.
Эти уроки пошли молодым Брагиным «в
наук». Михалко потихоньку начал попивать вино с
разными приисковыми служащими, конечно в хорошей компании и потихоньку от тятеньки, а Архип начал пропадать по ночам. Братья знали художества друг друга и покрывали один другого перед грозным тятенькой, который ничего не подозревал, слишком занятый своими собственными соображениями. Правда, Татьяна Власьевна проведала стороной о похождениях внуков, но прямо все объяснить отцу побоялась.
— Ну — учи! Хуже других в
науке не будь. Хоша скажу тебе вот что: в училище, — хоть двадцать пять классов в нем будь, — ничему, кроме как писать, читать да считать, — не научат. Глупостям
разным можно еще научиться, — но не дай тебе бог! Запорю, ежели что… Табак курить будешь, губы отрежу…
Охотник мечтать о дарованиях и талантах, погибших в
разных русских людях от крепостного права, имел бы хорошую задачу расчислить, каких степеней и положений мог достичь Патрикей на поприще дипломатии или
науки, но я не знаю, предпочел ли бы Патрикей Семеныч всякий блестящий путь тому, что считал своим призванием: быть верным слугой своей великодушной княгине.
Телятев. Учился он много, чему — уж не помню.
Разные есть
науки, Лидия Юрьевна, про которые мы с вами и не слыхали.
За пасьянсом мы решаем
разные вопросы, преимущественно высшего порядка, причем больше всего достается тому, что мы больше всего любим, то есть
науке.
По всей вероятности, с течением времени и будут являться
разные дополнения или пояснения к труду г. Устрялова со стороны наших ученых специалистов, дружными усилиями своими так усердно двигающих вперед русскую
науку.
Все отдавали справедливость его тщательности в издании памятников, красноречию и плавности слога в его учебниках, ловкости рассказа о событиях новой русской истории; но отзывы о нем, сколько мы знаем, вовсе не были таковы, как отзывы о
разных наших ученых, двигающих
науку вперед.
Она не знает ученых, разбирающих ханские ярлыки и сравнивающих
разные списки сказания о Мамаевом побоище; но она всегда с живым участием приветствует писателей, оказывающих действительные услуги
науке.
— Согласен! Это всему свету известно, что вы человек ученый, знаете
науки и прочие
разные предметы. Конечно, я
наукам не обучался никаким: скорописному письму я начал учиться на тридцатом году своей жизни. Ведь я, как вам известно, из рядовых.
Приведу, для примера, один вопрос,
разным образом, но чрезвычайно часто предлагаемый дилетантами: «Как безвидное, внутреннее превратилось в видимое, внешнее, и что оно было прежде существования внешнего?»
Наука потому не обязана на это отвечать, что она и не говорила, что два момента, существующие как внутреннее и внешнее, можно разъять так, чтоб один момент имел действительность без другого.
Дело в том, что они
науку принимают не за последовательное развитие разума и самопознания, а за
разные опыты, выдуманные
разными особами в
разные времена, без связи и отношения между собою.
Если собрать обвинения, беспрерывно слышимые, когда речь идет о
науке, т. е. о истине, раскрывающейся в правильном организме, то можно, употребляя известное средство астрономии для получения истинного места светила, наблюдаемого с
разных точек, т. е. вычитая противоположные углы (теория параллаксов), вывести справедливое заключение.
«Собеседник любителей российского слова, содержащий
разные сочинения в стихах и прозе некоторых российских писателей» начался в 1783 году «по желанию Академии
наук директора, ее сиятельства Е. Р.
Там сказано: «Академия
наук чрез многие годы издавала в свет на российском языке
разные периодические сочинения, коими наибольшая часть читателей были довольны; и не бесполезность тех сочинений, ниже неудовольствие публики, но
разные перемены, которым подвержена была Академия, были причиною, что оные сочинения неоднократно останавливались, вовсе прерывались и паки снова начинаемы были, когда обстоятельства Академии то позволяли».
Маменька же, увидевши, что я не отличился в знании иностранного языка и еще оштрафован родительским щелчком, впрочем весьма чувствительным, от которого у меня в три ручья покатились слезы, маменька завели меня тихонько в кладовую и — то-то материнское сердце! — накормили меня
разными сластями и, приголубливая меня, говорили:"Хорошо делаешь, Трушко, не учись их
наукам. Дай бог и с одною
наукою ужиться, а они еще и другую вбивают дитяти в голову".
Она увеличилась еще больше, когда в спор об общине вмешались
разные отвлеченные соображения из
наук, так сказать — духовных.
В очерках литературы,
науки, законодательства, администрации — перечисляются заглавия книг, названия
разных властей и должностей, главы судебников и т. п., без всякой даже попытки заглянуть в самую жизнь народа, с которым имели дело эти власти, книги и судебники.
Но теперь он уже менее интересовался романами и другими сочинениями для легкого чтения, а более полюбил
науку и дельные книги, особенно исторические. Только стихи по-прежнему привлекали его внимание, хотя он уже и не нуждался теперь в образцах для подражания, открывши свой особенный род, в котором был совершенно самостоятельным и решительно не имел соперников… Как видно из его писем, книги и журналы присылались ему
разными литераторами и в Воронеж, и он всегда с восхищением принимал такие подарки.
Прежде, живя одним жалованьем, он должен был во многом себе отказывать; теперь же, напротив, у него была спокойная, прекрасно меблированная квартира, отличный стол, потому что хозяйка и слышать не хотела, чтобы он посылал за кушаньем в трактир; он мог обедать или с нею, или в своих комнатах, пригласив к себе даже несколько человек гостей; он ездил в театр, до которого был страстный охотник, уже не в партер, часа за два до представления, в давку и тесноту, а в кресло; покупал
разные книги, в особенности относящиеся к военным
наукам, имел общество любимых и любящих его товарищей, — казалось, чего бы ему недоставало?..
Мы [ведь] с ранних лет изучаем множество
наук вроде мифологии и геральдики и с малолетства искажаем свой рассудок
разными казуистическими тонкостями и софизмами.
Его вывели из непосредственной простоты и патриархальности деревенских отношений, дали некоторое понятие о предметах высших, но не дали основательных и твердых начал, не заинтересовали даже
наукой хоть бы до такой степени, чтобы предпочитать ее
разным ухарским развлечениям.
19) Суеверие
науки состоит в вере в то, что единое, истинное и необходимое для жизни всех людей знание заключается только в тех случайно избранных из всей безграничной области знаний отрывках
разных, большей частью ненужных знаний, которые в известное время обратили на себя внимание небольшого числа освободивших себя от необходимого для жизни труда людей и потому живущих безнравственной и неразумной жизнью.
Со всеми людьми, обращающимися к
науке нашего времени не для удовлетворения праздного любопытства и не для того, чтобы играть роль в
науке, писать, спорить, учить, и не для того, чтобы кормиться
наукою, а обращающимися к ней с прямыми, простыми, жизненными вопросами, случается то, что
наука отвечает им на тысячи
разных очень хитрых и мудреных вопросов, но только не на тот один вопрос, на который всякий разумный человек ищет ответа: на вопрос о том, что я такое и как мне жить.
Очевидно, на поле кантовского опыта мы не встретим Бога, ибо «для
науки Бог есть совершенно ненужная гипотеза» (Лаплас), а так наз. доказательства бытия Божия сводятся лишь к более или менее удачному постулированию Бога или же к раскрытию с
разных сторон философского понятия о Боге.
Это несомненно! Мы подросли в уважении к идее университетской
науки, приобрели склонность к чтению, уходили внутренним чувством и воображением в
разные сферы и чужой и своей жизни, исторической и современной. В нас поощряли интерес к искусству, хотя бы и в форме дилетантских склонностей, к рисованию, к музыке. Мы рано полюбили и театр.
Эдельсон был очень серьезный, начитанный и чуткий литературный критик, и явись он в настоящее время, никто бы ему не поставил в вину его направления. Но он вовсе не замыкался в область одной эстетики. По университетскому образованию он имел сведения и по естественным
наукам, и по вопросам политическим, и некоторые его статьи, написанные, как всегда, по собственной инициативе, касались
разных вопросов, далеких от чисто эстетической сферы.
Остальное связать со своим именем. Завещать двести тысяч — цифра эффектная — на какое-нибудь заведение, например хоть на профессиональную школу… Никто у нас не учит девушек полезным вещам. Все
науки, да литература, да контрапункт, да идеи
разные… Вот и ее, Марью Орестовну, заставь скроить платье, нарисовать узор, что-нибудь склеить или устроить, дать рисунок мастеру, — ничего она не может сделать. А в такой школе всему этому будут учить.
Она ничего, наверно, не читала стоящего, только пьески да романы… В естественных
науках — наверняка ни бельмеса. Вот она и порасспросит ее, так, между прочим, и насчет химии и
разного другого. Случаи будут.
Науки, книги там, теории
разные…
Людям этим любовь представляется не тем единственным законным проявлением жизни, каким она представляется для разумного сознания, а только одною из тысячей
разных случайностей, бывающих в жизни, — представляется одним из тех тысячей разнообразных настроений, в которых бывает человек во время своего существования: бывает, что человек щеголяет, бывает, что увлечен
наукою или искусством, бывает, что увлечен службой, честолюбием, приобретением, бывает, что он любит кого-нибудь.
Блументрост много путешествовал, знал хорошо свет и людей, дорожил ученою славой и старался не только питать ее искусством своим, но и сделать ее известною в ученом мире
разными важными по его части сочинениями и перепискою с университетами, считавшимися в тогдашнее время средоточиями
наук.
— Да так-с. Ведь то, что
разные немцы называют психологией, — все ведь это, как семинаристы говорят:"темна вода во облацех небесных". Этакой
науки пока еще нет. А ваши личные наблюдения над сыном ничему не послужат, только собьют и вас, и его. Знавал я двух юношей, которым матери посвятили всю свою жизнь. Вышло из них два образцовых болвана.
Наука и научность — совсем
разные вещи.
Петька, между тем, был живехонек и здоровехонек и усердно изучал хитрую медицинскую
науку под руководством немца Краузе, конечно, не по книгам, а со слов немецкого доктора. Наглядно изучал он приготовление снадобий из
разного рода мушек, трав и кореньев, чем с утра до вечера занимался старик. Скоро Петр Ананьев оказался ему деятельным помощником: тер, толок, варил, сортировал травы и коренья, и удивлял «немца» русской смекалкой.
— Гувернантки при ней были… Учителя
разные ходили, всем
наукам обучали, а среди учителей один был, молодец из себя, по фамилии Дубянский — вот он и есть ваш батюшка… Влюбилась в него Татьяна Анатольевна и убежала из родительского дома…
И потому, если религия дает ложный смысл жизни, то
наука, воспитанная в этом религиозном миросозерцании, будет с
разных сторон прикладывать этот ложный смысл к жизни людей.
Ты думаешь, меня это страшит?
Я знаю мою игру.
Мне здесь на все наплевать.
Я теперь вконец отказался от многого,
И в особенности от государства,
Как от мысли праздной,
Оттого что постиг я,
Что все это договор,
Договор зверей окраски
разной.
Люди обычаи чтут как
науку,
Да только какой же в том смысл и прок...
Проситель в малопонятных выражениях, из коих трудно было добраться до смысла, рассказывал следующее: он был «интролигатор», то есть переплетчик, и, обращаясь по своему мастерству с
разными книгами, «посядал много
науки в премудрость божаго слова пообширного рассуждения».